Идущий в ад попутчиков не ищет
Найдя блокнот, Стив некоторое время колеблется, но всё же решается открыть — бережно и почти не дыша, словно в чужую душу заглядывая в мелко исписанные воспоминаниями страницы. Он не хочет вчитываться, но мелкий почерк выглядят таким родным, что взгляд сам цепляется за крючковатые буквы и знакомые имена, и Стив, против воли скользя по строчкам, хватая обрывки фраз, уже не может себя остановить.
«...тем летом, когда нас с Ребеккой на целый месяц отправили к родственникам в Джерси, куда мы оба ехать не хотели: она — потому что там скучно, я — потому что он заболел прямо в день моего отъезда. Мне не хотелось оставлять его одного; он вообще часто болел, так что я постоянно боялся, что однажды могу не...»
— Время, Кэп. — Голосом Сэма Уилсона оживает наушник в его правом ухе. — Немецкий спецназ приближается с юга. Будут через три минуты.
— Понял тебя.
Стив листает дальше, с каждой секундой всё больше сомневаясь, впрочем, что вообще имеет право лезть во что-то настолько глубоко личное. Он замечает разных цветов стикеры на полях и видит вдруг между страниц свою фотографию — такие раздавали вместе с флаерами в Смитсоновском музее на открытии; Стив переводит зачем-то взгляд на следующую страницу.
«...думал, что размажу этого ублюдка по стене прямо там, в этой чёртовой подворотне, хотя теперь даже имени его вспомнить не могу. Зато точно помню, что чуть не придушил его голыми руками, не справившись с собственным страхом — у Стива всё лицо было в крови, он лежал на спине, и мне казалось, что он вообще уже не дышит. Эту мысль я хоть и допустил лишь на секунду, но её вполне хватило. Я впервые был так ослеплён этой яростью, что совсем потерял контроль; чёрт, я бы и убил его, наверное, если бы Стив вдруг не захрипел за моей спиной и не попросил...»
— Две минуты. — Вперемешку с радиопомехами извещает Сэм, возвращая его в реальность. — Нашёл что-нибудь?
— Пока нет. — На автомате лжёт Роджерс, взглядом скользя по ровным рядам букв. — Ничего.
«...никогда не просил убивать для него, но ему и не нужно было. Я это делал, я убивал снова и снова, но это почему-то не казалось неправильным, так что я ещё мог спать по ночам. На войне не было праведников и не было солдат, не запачкавших руки в чужой крови, но убивать ради кого-то — совсем другое. Я был готов каждому пустить в лоб пулю, если бы это значило, что он будет…»
— Минута, Кэп.
«…в безопасности».
— Принято.
Стив судорожно листает дальше, уговорив себя ещё только на одну запись; он мог бы остановиться на любой случайной странице и прочитать одно из действительно хороших воспоминаний, которые там были — о яблочном пироге, например, который по воскресеньям пекла для них Сара, или о деньгах на обратную дорогу из Кони Айленда, спущенных Стивом на хот-доги; он мог бы прочитать какое угодно из светлых воспоминаний, которые в этом дневнике были, но Стиву Роджерсу всегда категорически не везло в мелочах.
Поэтому он открывает на той самой странице.
«...и хоть мне страшно было умирать там, в кровавом снегу и по локоть без левой руки, я тогда думал только о том, что хорошо, что я оказался ближе к краю, потому что иначе это мог бы быть ты. Любить тебя никогда не было легко; любить тебя на самом деле никогда не было выбором, но я ни о чём не жалею. Тогда ты был жив, и только это было важно, только эта мысль держала меня в сознании и заставляла цепляться за жизнь из последних сил, хотя умирать так — покинутым, оставленным и всеми забытым, было действительно жутко. Но ещё хуже оказалось узнать вдруг, что это не конец; услышать, как хрустят кости в собственном теле, и ощутить, какая смерть на вкус. Там были металлические столы, к которым меня пристёгивали; от них холодило спину, но это было меньшей из проблем. Я всегда надеялся, что отключусь прежде, чем они начнут резать, потому что анестетиков не было, и приходилось делать всё на живую. Но я никогда не отключался. Это, оказывается, так жутко, Стив: до хрипоты кричать твоё имя, зная, что ты всё равно не придёшь».
— Оцепили квартал, Кэп. Они входят в здание.
Но Стив не слышит, что говорит ему Сэм, и не слышит, как за его спиной появляется Баки — может, он вообще стоял там с самого начала? Стив оборачивается, машинально уловив движение, но столкнуться лицом к лицу с открывшейся вдруг правдой оказывается не готов совершенно, и лишь сильнее сжимает в руке блокнот, испуганно вглядываясь в такие же испуганные глаза напротив.
— Они на крыше. Меняю позицию.
Стив спрашивает — голос подводит, но он не может не спросить, только вот больше лжи он теперь боится услышать вдруг честный ответ. Но времени совсем нет, и Стив безмерно ему благодарен — до дыхания, спирающего грудную клетку, до пружиной скручивающейся в сердце боли — за то, что в ответ на его робкое, срывающееся «знаешь меня?» Джеймс отводит взгляд в сторону и врёт безбожное: «читал о тебе в музее».
«...тем летом, когда нас с Ребеккой на целый месяц отправили к родственникам в Джерси, куда мы оба ехать не хотели: она — потому что там скучно, я — потому что он заболел прямо в день моего отъезда. Мне не хотелось оставлять его одного; он вообще часто болел, так что я постоянно боялся, что однажды могу не...»
— Время, Кэп. — Голосом Сэма Уилсона оживает наушник в его правом ухе. — Немецкий спецназ приближается с юга. Будут через три минуты.
— Понял тебя.
Стив листает дальше, с каждой секундой всё больше сомневаясь, впрочем, что вообще имеет право лезть во что-то настолько глубоко личное. Он замечает разных цветов стикеры на полях и видит вдруг между страниц свою фотографию — такие раздавали вместе с флаерами в Смитсоновском музее на открытии; Стив переводит зачем-то взгляд на следующую страницу.
«...думал, что размажу этого ублюдка по стене прямо там, в этой чёртовой подворотне, хотя теперь даже имени его вспомнить не могу. Зато точно помню, что чуть не придушил его голыми руками, не справившись с собственным страхом — у Стива всё лицо было в крови, он лежал на спине, и мне казалось, что он вообще уже не дышит. Эту мысль я хоть и допустил лишь на секунду, но её вполне хватило. Я впервые был так ослеплён этой яростью, что совсем потерял контроль; чёрт, я бы и убил его, наверное, если бы Стив вдруг не захрипел за моей спиной и не попросил...»
— Две минуты. — Вперемешку с радиопомехами извещает Сэм, возвращая его в реальность. — Нашёл что-нибудь?
— Пока нет. — На автомате лжёт Роджерс, взглядом скользя по ровным рядам букв. — Ничего.
«...никогда не просил убивать для него, но ему и не нужно было. Я это делал, я убивал снова и снова, но это почему-то не казалось неправильным, так что я ещё мог спать по ночам. На войне не было праведников и не было солдат, не запачкавших руки в чужой крови, но убивать ради кого-то — совсем другое. Я был готов каждому пустить в лоб пулю, если бы это значило, что он будет…»
— Минута, Кэп.
«…в безопасности».
— Принято.
Стив судорожно листает дальше, уговорив себя ещё только на одну запись; он мог бы остановиться на любой случайной странице и прочитать одно из действительно хороших воспоминаний, которые там были — о яблочном пироге, например, который по воскресеньям пекла для них Сара, или о деньгах на обратную дорогу из Кони Айленда, спущенных Стивом на хот-доги; он мог бы прочитать какое угодно из светлых воспоминаний, которые в этом дневнике были, но Стиву Роджерсу всегда категорически не везло в мелочах.
Поэтому он открывает на той самой странице.
«...и хоть мне страшно было умирать там, в кровавом снегу и по локоть без левой руки, я тогда думал только о том, что хорошо, что я оказался ближе к краю, потому что иначе это мог бы быть ты. Любить тебя никогда не было легко; любить тебя на самом деле никогда не было выбором, но я ни о чём не жалею. Тогда ты был жив, и только это было важно, только эта мысль держала меня в сознании и заставляла цепляться за жизнь из последних сил, хотя умирать так — покинутым, оставленным и всеми забытым, было действительно жутко. Но ещё хуже оказалось узнать вдруг, что это не конец; услышать, как хрустят кости в собственном теле, и ощутить, какая смерть на вкус. Там были металлические столы, к которым меня пристёгивали; от них холодило спину, но это было меньшей из проблем. Я всегда надеялся, что отключусь прежде, чем они начнут резать, потому что анестетиков не было, и приходилось делать всё на живую. Но я никогда не отключался. Это, оказывается, так жутко, Стив: до хрипоты кричать твоё имя, зная, что ты всё равно не придёшь».
— Оцепили квартал, Кэп. Они входят в здание.
Но Стив не слышит, что говорит ему Сэм, и не слышит, как за его спиной появляется Баки — может, он вообще стоял там с самого начала? Стив оборачивается, машинально уловив движение, но столкнуться лицом к лицу с открывшейся вдруг правдой оказывается не готов совершенно, и лишь сильнее сжимает в руке блокнот, испуганно вглядываясь в такие же испуганные глаза напротив.
— Они на крыше. Меняю позицию.
Стив спрашивает — голос подводит, но он не может не спросить, только вот больше лжи он теперь боится услышать вдруг честный ответ. Но времени совсем нет, и Стив безмерно ему благодарен — до дыхания, спирающего грудную клетку, до пружиной скручивающейся в сердце боли — за то, что в ответ на его робкое, срывающееся «знаешь меня?» Джеймс отводит взгляд в сторону и врёт безбожное: «читал о тебе в музее».
потянуто из Looking after Bucky. в вк